Серый унылый рассвет робко заглянул в окно. Настя открыла глаза – все серое. И за стеклом, и в комнате, и на душе. «Почему, почему так происходит? Все говорят, жизнь – зебра.Черная полоса, белая полоса, то пошире, то поуже. А бывают зебры серые? – Настя встала, раскладушка противно заскрипела «иа-а, иа-а». – Серая зебра – это осел. Косматенький такой, длинноухий. И голос у него противный. Особенно тягучая, с придыханием, "а-а-а"».

Духота в комнате стала нестерпимой: форточку на ночь не разрешили открыть из-за Стаса – свалился на ее голову вместе с больным горлом. Жили же каждый в своей комнате и горя не знали. Теперь этот вундеркинд юный рядом. Учебный год только начался, а он уже ее – ее, Настины, учебники прочитал! Вопросами замучил: «Почему эту задачу так надо решать, если вот так гораздо лучше? А зачем…

А для чего… А куда?..» «Энциклопедия ходячая. Ой-ой-ой…» – Настя даже застонала: и на гитаре не поиграть, и рок любимый не послушать толком – в наушниках, чтобы братцу не мешать. Ему, видите ли, громкие звуки вредны. А какой рок в наушниках?!

Все из-за бабушки. Нервными рывками Настя собрала раскладушку, запихнула в угол, сверху пристроила сложенные стопкой подушку, одеяло и простынку. Серые. В тонкую розовую полоску. Она наткнулась на этот комплект постельного белья совершенно случайно, в магазине рядом с домом, и чем-то он сразу приглянулся. То ли даже на вид нежной, струящейся тканью, то ли зыбким перламутровым переливом серого и розового. Мама говорила, что шелк очень дорого стоит, но в конце концов согласилась, и этот комплект стал подарком на Настин тринадцатый день рождения.

На кухонном столе, на тарелке с голубой каемкой, лежал приготовленный с вечера завтрак: два сваренных вкрутую яйца, пачка зерновых хлебцев, рядом – баночка цветочного меда. Надоевшее «правильное питание». Она очистила от скорлупы яйца, разрезала каждое вдоль – получилось целых четыре белых облака, каждое со своим маленьким желтым солнцем. «Жаль, майонезиком нельзя сдобрить. – Настя сглотнула слюну. – Нет. Нет. И еще раз нет соблазну! Ничего, посолю, поперчу, оливковым маслицем сбрызну». Потянулась за пиалой-солонкой – пустая. Надо же, соль просыпала вчера, а солонку так никто и не наполнил. Настя достала с полки банку с солью. Крышечка никак не поддавалась, Настя крутила ее и так и сяк. В конце концов резьба сорвалась, и соль буквально вывалилась из банки.

Блин горелый! Второй раз подряд… Что же теперь будет? – Она стряхнула соль со стола в мусорное ведро. – Опять позавтракать не успею… Я в детской…Бабушка… Никто меня не любит… Раскладушка… – Мысли летели быстро, торопились, подталкивали одна другую. Менялись и перемешивались. – Так. Стоп. Соберись, тряпка! К выходу готова. Ноги в боты, рюкзак на плечо, крекер в зубы – пошла!» – Настя помчалась на тренировку.

В раздевалке уже никого не было. Настя заметалась от шкафчика к душу и обратно, второпях запнула под скамью резиновый шлепанец. Нагнувшись за ним, уронила полотенце, махнула на все рукой:«Не мой день!» – и босиком выбежала к бассейну.

У бортика стояли три группы. Центральная «группа» состояла из одного человека – Сары Маратовны. Та стояла, как памятник Петру Первому, расставив ноги, уперев руки в бока и высоко подняв подбородок. Рот со стиснутыми губами превратился в тонкую ниточку. Настя поняла, что Маратовна считает про себя до десяти «через овцу» – она так делала, когда жутко, невероятно злилась. «Ой-ой-ой, случилось что… Ну,ничего, "кто плавает, тот не утопнет". – Настя перевела взгляд налево: Вика и Мари, приняв "модельные" позы, громко и ненатурально хихикали, искоса поглядывая вправо из-под опущенных ресниц. – И Викомарики что-то засуетились». – Настя проследила за их взглядами.

В этой третьей группе стоял и тихо переговаривался с ребятами… Аполлон. Не просто Аполлон. Аполлон в квадрате, в кубе, в немыслимо какой степени Аполлон. Ожившая античная статуя. Длинные ноги, идеальное стройное, крепкое тело, широкие плечи, гордо посаженная голова, чеканный профиль. Настя потрясла головой – не бывает в реальной жизни таких красивых людей. Не может быть.

Оживший древнегреческий бог снизошел на землю.«Аполлон» резко повернул голову: кудрявые волосы взметнулись золотой волной, холодный взгляд фиалковых глаз скользнул по Насте снизу доверху, потом от пестрой шапочки вниз, задержался на ступнях.

– Эта, что ли, королева ластоногая? – Равнодушный голос звучал ровно, по-компьютерному. Смолкли хихиканья, шепотки и разговоры – наступила тишина, мертвая и ватная. А потом в голове у Насти зазвенели колокольчики, они звенели все громче и громче, пока тоненький серебряный звук не перерос в набат. Перед глазами поплыл красный туман. Она бросилась вперед и изо всех сил толкнула «Аполлона» плечом. Тот свалился в бассейн, взметнув фонтан брызг.

Ребята отскочили от бортика. Из воды, отфыркиваясь и отплевываясь, вынырнул «Аполлон», мокрые пряди прилипли к лицу.

– Не смей называть меня ластоногой, кадавр! Настя даже не поняла, что истерично орет, захлебываясь собственным криком.

– Королева! – железный окрик Маратовны пробился сквозь Настин вопль. – Королева, уймись. Марш в тренажерку, позанимаешься там сегодня. А ты, – Маратовна обернулась к «Аполлону», – десять бассейнов кролем. И если еще раз такое себе позволишь!.. Раз, овца, два, овца…

Что случилось дальше, Настя не узнала – побежала в зал и полтора часа качала пресс, отжималась, крутила педали велотренажера, выгоняя из себя обиду и злость.

В раздевалке Вика и Мари, перекрикивая шум воды и перебивая друг друга, обсуждали новичка. Насте было все равно – пришло долгожданное сообщение от Жанки. Подруга писала, что родители загрузили дополнительными по польскому и по английскому под завязку, запретили выходить в интернет и общаться на русском. «Понимаешь, они хотят, чтобы я полностью погрузилась в среду, закрыли мне инет на полгода, я еле выторговала – три месяца вместо шести! – Жанка просила не скучать и звонить в декабре. – И меня с днюхой поздравишь заодно!» Настя ответила коротко, ей было нестерпимо себя жаль. Лучшая подруга променяла ее на дополнительные занятия.

В школе уроки тянулись невыносимо долго. Учиться в восьмом классе во вторую смену – глупость. Но школа переполнена, приходится терпеть. Пытка математикой закончилась. «Как теперь прожить эти три месяца?» – снова и снова задавалась вопросом Настя. На английском преподавательница упрекнула ученицу: «Что же ты соседу не помогаешь?» Настя буркнула себе под нос: «А помогать это как? За него все делать? – и подсунула Арсену тетрадь, он молча списал. – Ни спасибо, ни пожалуйста, ни здравствуй, ни до свидания», – хмыкнула про себя Настя.

Химичка, она же классная руководительница, завела песню о том, что прививать культуру, воспитывать и перевоспитывать надо личным примером.

– Вот ты, Королева, воздействуй личным примером на соседа!

– Обязательно, Софья Исаевна, на перемене начну воздействовать, то есть воспитывать, – отчеканила Настя.

А на перемене Арсен ей заявил:

– Знаешь, где я твое перевоспитание видел? – ткнул пальцем в стену над доской. Со стены грозно взирали на школьников портреты великих педагогов прошлого Яна Амоса Коменского, Василия Александровича Сухомлинского, Ибрая Алтынсарина и Антона Семеновича Макаренко. – Вот туда и смотри!

– Софиська давит…

– Давай по-хорошему: ты ко мне не лезешь, ни по приказу, ни без, я тебя не трогаю. Ни словом, ни портфелем.

– Нужен ты мне, кабачок на грядке…

– Сегодня «повоспитывала», а завтра начинай «окультуривать» личным примером, – хохотнул Арсен.

История и биология кое-как прошли. А потом случилось чудо – отменили шестой урок. Ранний грипп не пощадил физика.

Настя шла и радовалась: «Есть в жизни счастье! После такого безумного и тоскливого дня приду домой, помою голову, полежу спокойно». Дома пахло пирогами. Настя непроизвольно облизнулась, но не успела она снять рюкзак, на нее налетел братишка. Стас прыгал вокруг сестры, как щенок, и радостно верещал: «Наська, бабулечка приехала!»

– Станислав, как можно так называть сестру? – из теперь уже бывшей Настиной комнаты царственно выплыла бабушка. Невысокая, округлая и мягкая, как колобок. «Колобок, колобок, куда ты катишься? Интересно, а у колобков бывают такие "змеиные" немигающие глаза и въедливый голос, от которого некуда спрятаться? – внезапно растекшийся по телу холод сковал Настю и ледяным комком собрался в сердце. – Надо посчитать „через овцу“ хотя бы до пяти».

На третьей «овце» Настю обняла бабушка:

– Здравствуй, деточка. Как ты выросла!

– Здравствуй, бабушка. – Настя вывернулась из объятий. – Я не деточка. И я не выросла! И можно я разденусь!!! – голос с крика сорвался на визг.

Она сорвала с плеч рюкзак, швырнула в угол и как была в ботинках, кинулась в комнату Стаса. Ее догонял голос бабушки:

– Вещи надо класть на место. Как ты себя ведешь?! И почему ты не причесана?

Настя скинула ботинки, отыскала в шкафу полотенце: «Понежилась, называется, в теплой водичке. Ладно, пойду хоть голову помою». Она пробежала в ванную, и тут в дверь постучала бабушка:

– Сюсечка, возьми мой шампунь смягчающий, а то у тебя головка лохматая. Волосы как взрыв на макаронной фабрике…

Настя распахнула дверь:

– Сюсечка?!

– Это уменьшительно-ласкательное от «Настя». – Бабушка протянула внучке похожий на кислотный огнетушитель красный флакон.

– Это не уменьшительно-ласкательное, а унизительно-ласкательное! И я прошу, нет! – требую! – так меня не называть! – и захлопнула дверь.

От сильного удара зеркало на стене в ванной дрогнуло и неожиданно раскололось пополам. По стеклу прошла почти идеальная диагональная трещина – от правого верхнего угла к левому нижнему. Лицо в зеркале тоже разделилось на две части.

«О нет, еще и это! Уродство! – Почему-то всплыло слащавое, зефирно-приторное "Сюсечка". – Ненавижу! – Она схватила ножницы, второй рукой собрала в пучок волосы на макушке и не глядя откромсала огромную прядь. Где-то в глубине сознания билась мысль: "Что я делаю?!" Будто маленький ангел на правом плече просил успокоиться, в то же время бесенок на левом подбивал, подговаривал раскрыть все темные стороны души, выплеснуть злобу и ненависть наружу. – Вот так. И еще по бокам. И сзади! – Ножницы скрипели в густых волосахи скоро на Настю из треснувшего зеркала круглыми глазами смотрела незнакомая девочка.

– Как больной ежик из тумана. Да что же со мной такое?! Все до кучи – и Жанки нет, и комнаты своей теперь нет, зато есть бабка приставучая, в школе – Арсен на шее, в бассейне этот… красавец. И даже поплакаться некому. Эх, Жанка, Жанка, подружайка моя единственная, родная душа. Ничего не изменить уже, надо как-то перетерпеть». Она собрала в горсть остриженные волосы, понесла в мусорное ведро. На кухне бабушка и Стас пили чай. Увидев Настю, брат замер, не донеся до рта кусок пирога. Бабушка поперхнулась и поставила чашку мимо блюдца.

– Теперь вы довольны? – голосом примерной ученицы-первоклашки спросила Настя. – Головка не лохматая? – выбросила волосы в ведро и, надменно вздернув подбородок, удалилась из кухни. Вслед ей, как ножом по стеклу, заскрипел бабушкин голос:
– И кому ты хуже сделала? Волосы надо было сначала в пакет положить или в бумагу завернуть, потом выбрасывать.

В комнату осторожно заглянул Стас.

– Уйди! – заорала на него Настя. Бесенок на левом плече хихикал и радостно потирал ладошки. – Все, все из-за тебя! Ненавижу! Тебя, бабку, всех ненавижу!

Губы у Стаса затряслись, но он ничего не сказал.

Просто тихо закрыл дверь. Настя стояла у окна, прижавшись лбом к стеклу. Она слышала, как друг за другом пришли с работы родители. В комнату снова заглянул брат, посмотрел на Настину спину и молча закрыл дверь. Потом из гостиной раздались голоса: «бу-бу-бу». Это всепроникающее «бу-бу-бу» то стихало, то становилось громче. Потом все перекрыл визгливый голос бабушки:

– Дина, как ты воспитываешь дочь?!

Истеричный, прерывающийся рыданиями, голос мамы и завершающим аккордом – громкий голос отца:

– Успокоились все!

Потом снова долгое и невнятное «бу-бу-бу».

В дверь поскребся брат:

– Наська, тебя зовут…

Она вышла в гостиную, встала у дивана, спрятав руки за спину. «Как там было в спектакле – "А судьи кто?" Откуда это? О чем я думаю?» – поразилась про себя Настя. На диване сидели заплаканная мама и красная, сердитая бабушка. Настин взгляд задержался на спинке дивана. Точнее, на игрушке, которая там лежала. Игрушку в выходные сшила мама из обрезков кожи от старой сумки и лоскутков бархата. «Уродец плюшевый… И ты туда же, в тройку судей влез».

Собранный и внешне спокойный папа сказал:

– Все выяснили, все решили: живем все вместе, дружно и тихо. Без ссор. Настя, за разбитое зеркало лишаешься карманных денег на две недели. Саида Карловна, я прошу у вас прощенья. За себя, за всю семью и за Анастасию. Такое не повторится. – И посмотрел на дочь.

– Я больше не буду, – совсем по-детски пробормотала Настя. – Извини, пожалуйста, бабушка. – Подняла глаза на отца. – Мне надо делать уроки, можно я пойду?

Она пошла в комнату Стаса, которая теперь стала и ее. «Как же стыдно-то. И все равно – ненавижу!» В детской Настя честно попыталась делать уроки. Математика не лезла в голову, биология вызвала приступ тошноты, с остальными предметами было не лучше. Она сложила учебники и тетради, попыталась пристроить на полку – там места не хватило, все было занято книгами брата. «Третьеклашка мелкий,как только успевает это читать…» На полке вперемежку выстроились научно-популярные книги по биологии и математике, сказки и пособия по моделированию, сборники шахматных задач, альманахи приключений и путешествий. Зажатые потрепанными томиками Стругацких, стояли рядом «Дивани хикмат» и «Синтез йоги». «И что понимает, если понимает, конечно». Настя кое-как разложила раскладушку, рухнула на нее и с головой укрылась одеялом: «У меня это стало привычкой… – От бессилия что-то изменить она тихонько застонала. – Пропади все пропадом!»

«Бу-бу-бу» в гостиной затихло, послышался громкий, всепроникающий голос бабушки:

– Станислав, хватит сидеть на кухне. Ступай к себе и тоже делай уроки.

– Я все сделал уже!

– Тогда иди сюда, вот тебе книжка, читай вслух. Десять страниц!

Тихонько скрипнула дверь, Настя поняла, что в комнату зашел брат. Он легонько потряс сестру за плечо,приподнял одеяло, что-то положил рядом, зашептал:

– Наська, возьми…

– Уйди. Читай свою книжку.

Она судорожно схватила то, что сунул под одеяло Стас, ощупала и поняла, что это та самая игрушка, которая лежала на диване. Мягкая, теплая, с неожиданно большими, похожими на плащ, крыльями. И лапки. Нет, не лапки. На ощупь похоже на огромные человеческие ступни.

– И этот «ластоногий».

Под одеялом было темно и душно. Еле слышно доносился голос брата: «Когда-то давным-давно во Вселенной не было ничего, кроме темного и мрачного Хаоса. А потом из Хаоса появилась Земля – богиня Гея, могучая и прекрасная».

– Никто меня не любит. И я никого любить не буду!

А Стас читал и читал, голос его становился все глуше: «…это были ужасные божества смерти, раздора, мести и обмана. Теперь в мире воцарился могущественный неумолимый Крон – бог Времени…» Так, прижав к себе игрушку, под монотонный голос брата Настя забылась тяжелым сном.