Что почитать: публикуем отрывок из книги «Сальса, Веретено и ноль по Гринвичу» Ширин Шафиевой

Однажды, это было в самом преддверии зимы — до конца света оставалось тридцать два дня, — Веретено в конце урока почему-то устроило показательный танец с Бану, хотя она была не совсем готова к этому. Она волновалась, чувствуя на себе пристальные взгляды, и знала, что, возможно, ее дальнейшая популярность зависит от этого танца. Он пощадил ее и делал лишь самые простые движения, которые Бану знала. Веселая, до неприличия беззаботная музыка набирала обороты, когда Веретено, интимно понизив голос, предупредило:

— Сейчас будем акробатику делать.

— Сейчас?! — в испуге пискнула Бану. «Боги, на мне же нет специальных штанов под юбкой!»

Веретено пробурило ее черными, как межзвездная пустота, глазами, и тихо приказало:

— Не бойся.

И неожиданно подхватил ее, как торнадо, как взрывная волна, перевернул — Бану успела только еле слышно ахнуть — и поставил на место, аккуратно, словно ничего и не было. Но мир перевернулся на триста шестьдесят градусов, а это значило, что он уже никогда не будет прежним. Бану охватило что-то вроде эйфории. Она привыкла переворачиваться сама, полагаясь на силу собственных рук, таких верных, надежных и знакомых, но никогда еще не распоряжались ее телом чужие сильные руки. Веретено показало ей себя с неожиданной стороны. В принципе, Бану уже готова была примириться с покалеченными фразами, которые выскакивали из его рта, как жабы и змеи изо рта заколдованной злой сестры, и перестать испытывать к нему презрение.

Ученики завизжали от восторга и захлопали. Сквозь гвалт Бану едва сумела докричаться до Веретена и задать единственный интересующий ее вопрос:

— Я не слишком тяжелая? — Она бы, верно, провалилась со стыда под фундамент, если бы хоть на секунду допустила мысль, что он считает ее чересчур массивной.

— Нет. — Веретено ласково засмеялось. — Я же сильный. А ты не видела, как я акробатику делал с Айнуром, — «с Айнур», мысленно поправила его Бану, — и с Юлей? Я поднимал их обоих, — похвастался он. «Обеих», — устало подумала Бану.

— Нет, не видела.

— Видео тоже не видела?

— Кажется, видела, — соврала Бану, не желая окончательно расстраивать его.

— Где видела? Напиши мне на Фейсбуке (запрещенная в России экстремистская организация) вечером, я тебе пошлю. — Веретено воодушевленно помахало ручками.

— Обязательно, — заверила его Бану, улыбаясь, как пиранья. Веретено думал, что она давно уже добавилась к нему в друзья, а она вовсе не собиралась вступать с ним ни в какие околодружеские отношения. Из всех семидесяти тщательно отфильтрованных друзей, которые были у нее в сети, шестьдесят восемь добавились к ней сами. Ей даже стало заранее жаль Веретено, когда она смотрела в спину ему, в приподнятом настроении направлявшемуся в кабинет, хотя, сказать по правде, оно забыло об этом разговоре уже через две минуты. Но все же вечером из любопытства Бану впервые посмотрела его фотографии, тысячи разных снимков, сделанных верными учениками. Ее поразило обилие поистине восточной лести, которую выливали на него поклонницы (ну и поклонники). Кое-кто из восторженных домохозяек даже написал ему: «Вы моя куколка!» У Бану зачесались руки приписать: «Куколка, которая никогда не станет бабочкой». Она сделала глубокий вдох и ушла со страницы, чтобы не впадать в дьявольское искушение.

Все это случилось в четверг, а в пятницу, под утро, Бану приснился сон. Во сне этом фигурировало Веретено, и его губы, о да, в основном — его губы, полные, фиолетовые, как рейхан, и удивительно мягкие. Эти губы дарили ощущения неизведанные и такие яркие, словно поцелуй происходил не во сне, а наяву. Сон оставил приятное послевкусие, и Бану была поражена до глубины души — ведь ей понравилось, а сны с четверга на пятницу, как известно, сбываются. В свои двадцать три года одуревшая от тотального отсутствия каких-либо мужчин в своей жизни («Мужчины — это такие прекрасные, волшебные существа, о которых все говорят, но которых никто никогда не видел»), она поняла, что хочет, чтобы сон этот сбылся. Ей вспомнился запах Веретена. Аромат, который заполнял все пространство под сводами подвала, словно живое существо.

У Бану были недостатки, но никто никогда не упрекнул бы ее в том, что она не честна с собой. Она не стала рассуждать и задумываться над тем, почему так резко, за одну ночь и даже без ведома ее разума, изменилось ее отношение к этому созданию, с которым они явно стояли на разных ступенях эволюционного развития. Стоило бы потянуть за многочисленные нити, которые, начав прясться в разных концах реальности, спутались в клубок переполоха в сердце Бану: злокозненное откровение Руслана, цыганские предостережения, чрезмерный энтузиазм самого Веретена. Но ей не хотелось ничего анализировать. «Да, это так, я пошла туда, чтобы найти свою любовь, и я наконец ее нашла», — сказала себе Бану и полетела в этот вечер на танцы на широко распахнутых крыльях. Она даже не заметила, что софора японская, что росла возле дома и заглядывала прямо в окна квартиры, зацвела — одна среди своих сородичей, второй раз за год и в неположенное время.